— Оставь эти деньги себе! — выпаливаю я. — Пригодятся! На выпивку для одноразовых подруг, которые так незаменимы, когда одолевает желание почувствовать себя нормальным!
Уже шагая к выходу, сознаю, что поступила жестоко. Но раскаяния нет. В конце концов, кто-то рано или поздно должен был высказать Нейлу, что все те женщины, которыми он пользуется, тоже люди. С грузом пережитых несчастий, потерь и неудач. Несмотря на то что он ничего им не обещает и не берет их телефонные номера, на что-то надеются, чего-то ищут и ждут.
Вылетаю в коридор, и девочка-подросток с золотистым ретривером, что выходит из квартиры напротив, испуганно шарахается в сторону.
— Прошу прощения, — говорю я, вбегая в лифт и нажимая на кнопку с цифрой один. Ждать кого бы то ни было не могу — боюсь, что вслед за мной выскочит Нейл. Но девочка с собакой, по-моему, и не жаждет спускаться со мной.
Лифт закрывается и везет меня вниз. Мне впервые в жизни в замкнутом пространстве становится боязно и неуютно. Сердце мечется в груди так, будто меня бессовестно предали и теперь я не представляю, как жить дальше.
Лифт останавливается, раскрываются двери. Я стою и вижу перед собой тучного господина с газетой под мышкой, но мне кажется, что он ненастоящий и возник в воображении просто так, без надобности.
— Вы… собираетесь выходить? — спрашивает он. — Или снова поедете наверх?
Вспоминаю, что я в лифте, что мечтала поскорее из него выйти и что хорошо бы убежать от дома Нейла как можно дальше. Киваю, торопливо покидаю кабину и, сопровождаемая изумленным взглядом незнакомца, бегу к парадной. А едва выхожу на улицу и устремляюсь куда глаза глядят, останавливаюсь от оглушительного крика:
— Сиара!
Медленно, словно малейшее движение причиняет мне боль, поворачиваю голову. На балконе, на том самом месте, куда он вышел с телефоном почти неделю назад, стоит и машет мне руками Нейл.
— Сиара, умоляю, подожди! — кричит он, не обращая внимания на людей во дворе.
Молча смотрю на него.
— Я сейчас выйду! — Он задыхается от волнения. — Дождешься меня? Не убежишь?
— Не убегу, — отвечаю я, уже боясь прислушиваться к вновь всколыхнувшимся в сердце надеждам.
— Я все сделал не так, — подбегая ко мне и отчаянно жестикулируя, говорит Нейл.
Смотрю на него и не верю своим глазам. Неужели это он, тот самый гордец и беспощадный сердцеед? Что ему нужно от меня? Может, поклялся бабуле, что приедет снова — к примеру, через год? Естественно, с той же невестой.
— Послушай, если ты намерен заключить со мной еще одну сделку, сразу предупреждаю: я больше в эти игры не играю. У меня в груди не камень, а человеческое сердце. Мне сразу следовало додуматься, что, когда дело касается людских отношений, тем более родительской любви и возлагаемых на ребенка надежд, контракты и деньги неуместны, почти преступны! — О господи, я опять говорю по-книжному. Еще бы! От волнения у меня переворачивается душа. — Давай теперь же пожелаем друг другу удачи и пойдем каждый своей…
Нейл порывисто хватает меня за руку.
— Подожди, — просящим тоном произносит он. — Выслушай меня.
Девочка с ретривером, спустившись, видимо, по лестнице и выждав время, выходит из подъезда, останавливается и с опаской смотрит на нас. Взмахом руки показываю, что все в порядке и бояться нечего. Девочка ближе притягивает к себе питомца и торопливо обходит нас стороной. Нейл ее не замечает.
— Я сам всю дорогу из Лондона раздумывал о том, что теперь будет неприятно и противоестественно разговаривать с тобой о деньгах, — глядя мне в глаза с мольбой не перебивать, признается он.
Почему? — звенит в моей голове вопрос, но я не решаюсь пускаться в поиски ответа. Слишком уж больно разочаровываться, чересчур мучительны попытки захоронить мечту.
— Во мне столько всего изменилось, — горячо шепчет Нейл. — Ты и представить себе не можешь…
— О чем ты? — стараясь, чтобы голос звучал невыразительно, даже резковато, спрашиваю я.
Нейла это не смущает.
— Понимаешь, до этой поездки я был деревом с корявыми наростами и уродливыми ветвями.
— Чем-чем? — удивленно спрашиваю я.
— Мрачным темным деревом, — повторяет он. — Молодость которого осталась в таком далеком прошлом, о каком уже почти и не вспоминаешь. Я жил, приспособившись к условиям жизни, но душа была полна мрака, привычной тоски и безысходности.
Он тоже, оказывается, порой говорит, как герой из книги, отмечаю я. Но мне это даже очень по вкусу.
— Я будто застрял в вечно холодной зиме, — продолжает Нейл. — И был уверен, что весны мне больше не дождаться. А она вдруг взяла и пришла. Вместе с тобой, Сиара…
Явь это или сон? — гадаю я. Может, я тоже где-нибудь застряла? Затерялась в лабиринтах грез, незаметно для самой себя переселилась в мир, который выдумала?
— По мне вдруг потекли живительные соки, — говорит и говорит он. — Корявые ветви расправились, потянулись к солнцу и покрываются нежной молоденькой листвой. — Усмехается. — Наверное, я выгляжу смешно? И толкаю нелепые речи?
— Нет, почему же, — смущенно говорю я, не глядя ему в глаза. — Совсем наоборот…
Нейл какое-то время многозначительно молчит, потом тихо продолжает:
— Сначала я испугался. Решил, что лучше не обратить внимания, перетерпеть, прогнать из сердца необъяснимые чувства. Потом ухватился за них, как за последнюю каплю надежды, потом вновь струсил… Струсил и сегодня, когда собрался все объяснить тебе, поэтому и стал прикидываться, будто мне все равно, поэтому и заговорил о проклятых деньгах. — Взволнованно сглатывает. — Когда ты исчезла из нашей спальни в Суссексе, Сиара… мне показалось, что я, насилу выбравшись из трясины, снова увязаю в ней…